Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт

– Кстати, пользуясь случаем, хочу вручить вам приглашение на прием, который состоится в моем загородном доме. Вы помните мою племянницу Софи? У нее умер муж, и она совсем недавно сняла траур. Она желает вас видеть.

Максимилиан встал и поклонился. Он догадался о скрытой цели и тайном смысле этой беседы и был уверен, что Рюмильи тоже знает о том, что он все понял.

Перед ним воздвигли преграду и одновременно кинули приманку – это было не очень приятно, но с другой стороны судьба предоставила ему шанс сделать очень важный и крупный ход.

И он сильно сомневался в том, что ему удастся избежать компромисса.

Максимилиан отправился на прием, ничего не сказав Элиане. Резиденция Рюмильи располагалась за пределами Парижа, близ городка Мант-ла-Жоли.

Проехав по длинной аллее мимо шеренги темно-зеленых кустарников, карета остановилась посреди обширного двора. Максимилиан вышел наружу и долго смотрел на стоявшее перед ним в окружении спящих деревьев великолепное здание, стены которого словно были сделаны из не тающего даже летом льда, а безупречно чистые, холодные стекла окон отражали свет занимавшегося заката. И казалось, будто каждое окно обозревает округу, точно око невидимого существа.

Максимилианом овладело странное чувство – он вдруг понял, что хочет жить именно так: купить имение, устраивать официальные приемы, давать балы… Теперь он твердо стоял на ногах, сумел создать себе надежное прикрытие и наконец мог заявить миру о своей персоне, вспыхнуть на небосклоне людских судеб яркой звездой.

До сего времени он расставлял все по своим местам, а сам пребывал в стороне, он устраивал свою жизнь так, как готовил бы сцену для решающего выхода, именно сцену, а не поле боя.

Он понимал: приближается решающий момент, вскоре на свет явится новый Максимилиан, более могущественный, значительный, заметный.

Когда его называли бессребреником, он не спорил; не возражал и тогда, когда говорили, что он лишен тщеславия и не честолюбив.

Что касается первого – да, действительно, он никогда не стал бы преследовать чисто корыстную цель, хотя знал, что корысть – далеко не всегда есть стремление к материальной выгоде. Иному не нужны деньги, но подай славу или власть – все едино; и он гордился тем, что всегда сумеет дать истинную оценку своим поступкам и вообще всему, что происходит в мире.

Что до тщеславия, то он считал, что такое качество присуще всякому умному человеку, просто некоторые из этих людей умны настолько, что не стремятся его подчеркнуть. В частности, сам Максимилиан, несмотря на действительно редкое умение правильно оценивать себя, втайне, случалось, непомерно восхищался своими непревзойденными способностями, но при этом умел казаться простодушным и скромным. Именно благодаря последнему качеству он приобрел столько друзей, покровителей и знакомых. Мало кто видел в нем конкурента, скорее помощника, единомышленника, друга.

Да, он был честолюбивым, но при этом еще и доброжелательным, искренним, порядочным человеком. Он обладал большой внутренней силой и привык добиваться своего.

И он в самом деле хотел, чтобы эта сила служила только добру.

Холл казался огромным, как и крыльцо, и все комнаты, через которые пришлось пройти. В высоких залах было тепло, и в то же время воздух казался свежим, как на улице. Невыносимо громко стучали каблуки – на тех участках пола, что не были покрыты коврами. Все наружные покои: гостиные, столовая, залы – выходили окнами в парк, везде стояла красивая старинная мебель, и было тихо, как в храме. Гостями овладел благоговейный трепет, и никто не произносил ни слова. Казалось невероятным, что всем этим может владеть один человек. Наверное, это было не только счастье, но и нелегкое бремя.

Максимилиан улыбнулся. Он знал, что большинство простых смертных не обладает и десятой долей того воображения, какое помогло бы им представить, как протекает жизнь иных «полубогов».

Максимилиан долго бродил по залам, отстав от других гостей, а потом остановился перед привлекшей его внимание картиной.

Это был ночной пейзаж: лес, темное небо и бегущая откуда-то сверху река. Неяркий приглушенный свет падал вниз и отражался в черной воде. Над рекою по обоим берегам нависали огромные валуны, угрожающе торчали сучья. Пейзаж был изображен настолько реально, что казался окном в другой мир – в иное пространство и время. Создавалось впечатление, что вода переливается, течет, ветви деревьев шевелятся от ветра, а по небу движутся то и дело заслоняющие луну облака. В этом пейзаже было что-то таинственное, зловещее и одновременно притягивающее как магнит.

– Добрый вечер!

Максимилиан услышал за спиною мелодичный голос и обернулся.

Перед ним стояла племянница Рюмильи, Софи Клермон. Максимилиан неоднократно встречался с нею в Лондоне, в одном из эмигрантских салонов, и сейчас заметил, что за прошедшие три-четыре года она невиданно похорошела. Признаться, он помнил Софи еще худенькой девочкой, застенчивой и непривлекательной, и потому, увидев ее через несколько лет за границей, не сразу узнал и удивился произошедшим переменам. Она утратила неловкость и нервозность и превратилась в уверенную в себе молодую женщину.

А теперь Софи выглядела еще лучше. Максимилиан вспомнил, что она недавно овдовела, и, как видно, вдовство пошло ей на пользу. Она стала настоящей красавицей: серо-голубые глаза, ослепительно-белая кожа, мелкие, изящные черты лица. Черные волосы были приподняты на затылок, скромное декольте серебристо-серого атласного платья открывало нежную шею и плечи.

– Здравствуйте, Софи, – отвечал Максимилиан. – Рад видеть вас здесь.

– Вам нравится картина? – спросила она.

– Да, тут очень удачно передано освещение. Это полотно словно бы имеет свой особый источник света. Ваш дядя разбирается в искусстве.

– В этом зале есть и другие картины, – сказала Софи, – хотите, покажу? – И подвела его к портрету в роскошной багетной раме.

Повернувшись, Максимилиан встретился с взглядом блестящих глаз и улыбкой своей собеседницы и только тогда понял, что пленительная дама на портрете и стоявшая перед ним Софи – одно и то же лицо.

– Я не очень люблю позировать, – промолвила молодая женщина, – а вы?

– Нисколько, – отвечал Максимилиан. – У меня вообще нет ни одного портрета. Признаться, в ранней юности я пытался позировать, но безуспешно. Художникам никогда не удавалось изобразить меня таким, каким я себя представлял. И потому я отказался от этой затеи.

– Вы считаете, они приукрашивали действительность? Или наоборот?

– Просто не могли вникнуть в суть.

– Вам нелегко угодить, – заметила Софи. Потом спросила: – Не хотите спуститься в парк? Там сейчас красиво. Иногда так приятно прогуляться в тишине!

Максимилиан согласился, они сошли вниз и направились в сторону от особняка.

Максимилиану нравились эти загородные парки с колоннадами массивных строгих деревьев, сумрачные, обширные, словно простиравшиеся в бесконечность. Он любил бродить по лабиринтам аллей и размышлять под навевающий спокойствие шелест листьев. Вид вековых деревьев порождал мысли о текучести времени и суетности бытия; находясь здесь, хотелось остановиться и прислушаться к своему внутреннему голосу, осознать свою ничтожность в объятиях Вселенной и одновременно – свою величайшую неповторимость. Как говорил друг его юности Поль де Ла Реньер: «Что бы мы ни делали, чего бы ни добились в этой жизни, каких бы ни достигли вершин и как бы нас ни величали современники, итог все равно один – все мы умрем; так стоит ли сотрясать воздух, тратить свои силы и терзать чужие сердца и души в бесполезном стремлении обуздать время? Вечность непобедима, даже самая яркая вспышка света рано или поздно исчезнет, поглощенная мраком бесконечности; так не лучше ли попросту наслаждаться медленным течением жизни, драгоценными минутами, полными созерцания окружающего и неспешных глубоких дум?»